Мы уходим. Вывод советских войск из Афганистана.

Операция «Тайфун»

Командование армии постоянно держало под контролем территорию, прилегавшую к дорогам, по которым двигались войска. Оппозиция, получившая от нас предупреждение, не препятствовала выводу 40-й армии. Имея опыт вывода шести боевых полков Ограниченного контингента в 1986 г., когда попытки подойти к дороге или внезапно напасть на колонну решительно пресекались, душманы избегали конфликтов. Только в результате недальновидных действий некоторых полевых командиров нам пришлось применить оружие против отдельных бандформирований.

Локальные удары, например, были нанесены на Южном Саланге по отрядам Ахмад Шаха Масуда. Несмотря на то, что я как командующий армией категорически возражал против проведения этой акции, правительство Афганистана все-таки добилось своего. В лице Масуда Наджибулла видел самого злейшего врага. Он был уверен, что после вывода советских войск именно Ахмад Шах одним из первых окажется в Кабуле. Нужно признать, что президент Афганистана правильно оценивал свои перспективы. Так или иначе, но Наджибулле удалось уговорить Э.А. Шеварднадзе, и вскоре я получил приказ Министра обороны СССР генерала армии Дмитрия Язова нанести удар по районам, расположенным на южных склонах Саланга.

Наджибулла смог достичь этим и еще одной цели — невольно 40-я армия вновь оказалась втянутой в боевые действия против оппозиции. Вместе с тем было нарушено шаткое перемирие, которого с огромным трудом нам удалось достичь.

Советское командование в Афганистане неоднократно пыталось наладить контакты с Масудом для того, чтобы решить главную проблему — избежать кровопролития, напрасных жертв.

В период вывода советских войск нам удалось достичь с Масудом взаимоприемлемых договоренностей. Со своей стороны мы готовы были оказать помощь и ему, и населению, проживавшему в северо-восточных провинциях Афганистана, знаменитом ущелье Панджшер и районе Саланга, где он властвовал, продовольствием и другими материальными средствами. При этом оговаривалось одно из основных условий: в ходе вывода подразделений 40-й армии магистраль Кабул — Саланг — Хайротон должна находиться под охраной правительственных войск. Кроме того, формированиями Масуда должны быть прекращены боевые действия на Южном Саланге и в других прилегавших к автомобильной дороге районах. Расположения сторожевых застав, отрядов и групп не должны подвергаться обстрелам. В свою очередь мы обещали не оказывать огневого воздействия даже на тех мятежников Масуда, которые находились недалеко от дороги. После нескольких наших ударов, которым душманы подверглись по просьбе Наджибуллы, Масуд вообще отказался поддерживать какие бы то ни было контакты с советскими представителями. Вскоре мы получили от него письмо следующего содержания:

«Господин советник!

Я уже хотел направиться к месту встречи с советскими представителями, когда получил Ваше последнее письмо. Я должен сказать, чтобы внести ясность: мы терпим войну и ваше присутствие вот уже десять лет. Даст Бог, потерпим еще несколько дней. А если вы начнете боевые действия, то мы дадим достойный отпор. Все. С этого дня мы поставим нашим отрядам и группам задачу быть в полной боевой готовности.

С уважением, Ахмад Шах Масуд. 26 декабря 1988 года».

Командование 40-й армии имело все основания предполагать, что Масуд будет препятствовать правительственным войскам выставлять свои заставы вдоль дороги. Мы сделали ему предостережение о том, что, если отряды оппозиции откроют огонь, советские войска будут вынуждены применить силу. Ответственность за возможные жертвы мы возложили на Масуда.

С обращением к жителям северных провинций выступил Наджибулла. Он подробно изложил позицию правительства Афганистана и командования советских войск, а также в свою очередь потребовал от Масуда не препятствовать движению колонн 40-й армии и замене советских сторожевых застав афганскими подразделениями.

Несмотря на предупреждения, 23 января 1989 г. правительственные войска во время движения по автомобильной дороге в районе Южного Саланга подверглись интенсивному обстрелу. Это послужило причиной очень мощного ответного удара по формированиям Ахмад Шаха Масуда со стороны 40-й армии.

Последние боевые действия советских войск на территории Афганистана проводились под условным названием «Тайфун». Целью операции являлось нанесение максимального ущерба оппозиции в центральных и северных провинциях страны, а также лишение противника возможности вести активную вооруженную борьбу на последнем этапе вывода советских войск.

В ходе операции было задействовано значительное количество сил и средств Ограниченного контингента. Военно-воздушные силы 40-й армии выполнили в общей сложности более 1000 самолето-вылетов для нанесения ударов по базовым районам моджахедов. Например, 24-25 января было совершено более 600 самолето-вылетов и нанесено 46 бомбово-штурмовых ударов авиации. Артиллерией было выполнено более 400 огневых задач.

В конце 1988 г. в состав 40-й армии был включен отдельный ракетный дивизион. Это было сделано для того, чтобы сократить использование авиации и меньше рисковать жизнью наших летчиков. В период с ноября по январь мы применили 92 ракеты с обычными боеголовками и нанесли 88 ударов по групповым целям. Практически все они были направлены на уничтожение базовых районов оппозиции, по складам, где хранились реактивные снаряды, пусковые установки, системы залпового огня, боеприпасы к стрелковому оружию и топливо. Применив отдельный ракетный дивизион, мы лишили оппозицию возможности использовать накопленные резервы.

В результате проведенных боевых действий мы добились поставленной перед собой цели. Ограниченный контингент достаточно убедительно доказал лидерам вооруженных отрядов оппозиции, что им не следует вмешиваться в планы вывода советских войск из Афганистана, а тем более силой пытаться нас заставить изменить свои намерения.

Мы уходим

25 января 1989 г. в Афганистане еще находилось 30 тыс. солдат и офицеров Ограниченного контингента советских войск. На завершающем этапе вывода 40-я армия представляла собой достаточно мощное объединение. В состав армии входили 4 дивизии, в том числе воздушно-десантная, отдельный парашютно-десантный полк, 24 артиллерийских дивизиона, 4 авиационных полка и 4 вертолетные эскадрильи, а также несколько батальонов специального назначения.

Обеспечивая вывод войск, подразделения 40-й армии продолжали выполнять задачи по охране коммуникаций, режимных зон и других объектов. В частности, к охране дорог на восточном направлении было привлечено 26 батальонов. Более 4,5 тыс. военнослужащих несло службу на 199 сторожевых заставах и постах. 3 батальона выполняли аналогичные задачи на западном направлении вывода войск.

На территории всей страны 25 батальонов общей численностью более 7 тыс. солдат и офицеров несло службу по охране военных аэродромов. По-прежнему командование 40-й армии уделяло большое внимание охране Кабула. 102 сторожевые заставы опоясывали город в радиусе 25 км. Помимо этого, подразделениями специального назначения и 103-й воздушно-десантной дивизии велись поисково-разведывательные действия на вероятных маршрутах движения моджахедов.

27 сторожевых застав и постов использовалось для охраны и обороны столичного аэродрома. Для обеспечения безопасности кабульской режимной зоны общей площадью более 1600 кв. км командованием 40-й армии ежедневно использовалось от 4 до 6 артиллерийских дивизионов, насчитывавших более 100 орудий и минометов. Огневая поддержка осуществлялась, как правило, двумя вертолетными эскадрильями. В общей сложности в окрестностях Кабула действовало более 4,5 тыс. человек.

Войска 40-й армии даже накануне вывода продолжали активно использоваться для переброски продовольствия в труднодоступные районы Афганистана. Для пополнения правительственных резервов было задействовано 5 отдельных автомобильных батальонов. Только за последние три месяца на 850 военных автомобилях было перевезено 27 тыс. т различных гуманитарных грузов.

Согласно принятому мной решению последнее подразделение 40-й армии покинуло Кабул 4 февраля. В течение трех дней, начиная с 30 января, основная часть авиации была передислоцирована с Баграмского аэродрома на территорию Советского Союза. Вслед за этим город покинули подразделения охраны аэродрома. 8 февраля завершилось последовательное снятие личного состава 40-й армии со сторожевых застав на дороге Кабул – перевал Саланг. Через два дня наши подразделения были полностью выведены с перевального участка, а сама трасса была передана под охрану правительственным войскам. На западном направлении советские подразделения 4 февраля оставили Шинданд и 12 февраля покинули Герат.

С 11 до 14 февраля мы вывели на территорию Туркестанского военного округа все части и подразделения 40-й армии, находившиеся на участке от перевала Саланг до Хайротона. 15 февраля 1989 г. вывод частей и подразделений 40-й армии с территории Афганистана был завершен. Тем самым Советский Союз полностью выполнил Женевские соглашения.

Победа или поражение?

За последние десятилетия мир стал свидетелем и одновременно участником более 100 локальных войн и конфликтов. Одни из них велись достаточно долго и стали причиной значительных жертв. Другие заканчивались, практически не успев начаться.

Афганская война, очевидно, займет особое место в истории, потому что на протяжении почти целого десятилетия урегулирование положения в небольшой азиатской стране являлось одной из главных проблем мирового сообщества. Афганистан оказался яблоком раздора и вместе с тем жертвой соперничества двух сверхдержав, а также козырной картой нескольких мусульманских режимов.

До тех пор, пока ситуация в Афганистане и во всем регионе окончательно не стабилизируется, вряд ли можно объективно оценить значение тех или иных решений, действий и вовлеченных в конфликт политических сил. Тем не менее, некоторые выводы можно сформулировать уже сегодня.

Окончание всякой войны подразумевает определение победителя и побежденного в соответствии с теми целями, которых необходимо было добиться каждой из противоборствующих сторон. Для Ограниченного контингента советских войск афганская война завершилась 15 февраля 1989 г. Однако задолго до этого дня начались разговоры о том, что Советская Армия потерпела в Афганистане не просто поражение, а сокрушительный разгром. Находит эта тема свое продолжение и в свежей мемуаристике, не говоря уже о художественной литературе.

Я глубоко убежден: не существует оснований для утверждения о том, что 40-я армия потерпела поражение, равно как и о том, что мы одержали военную победу в Афганистане. Советские войска в конце 1979 г. беспрепятственно вошли в страну, выполнили — в отличие от американцев во Вьетнаме — свои задачи и организованно вернулись на Родину. Если в качестве основного противника Ограниченного контингента рассматривать вооруженные отряды оппозиции, то различие между нами заключается в том, что 40-я армия делала то, что считала нужным, а душманы — лишь то, что могли.

Перед 40-й армией стояло несколько основных задач. В первую очередь мы должны были оказать помощь правительству Афганистана в урегулировании внутриполитической ситуации. В основном эта помощь заключалась в борьбе с вооруженными отрядами оппозиции. Кроме того, присутствие значительного воинского контингента в Афганистане должно было предотвратить агрессию извне. Эти задачи личным составом 40-й армии были выполнены полностью.

Перед Ограниченным контингентом никто и никогда не ставил задачу одержать военную победу в Афганистане. Все боевые действия, которые 40-й армии приходилось вести с 1980 г. и практически до последних дней нашего пребывания в стране, носили либо упреждающий, либо ответный характер. Совместно с правительственными войсками мы проводили войсковые операции только для того, чтобы исключить нападения на наши гарнизоны, аэродромы, автомобильные колонны и коммуникации, которые использовались для перевозки грузов.

Вместе с тем более 70% сил и средств 40-й армии постоянно было задействовано для перевозки по территории Афганистана гуманитарных грузов. Эта напряженная работа не прекращалась вплоть до последнего дня пребывания Ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Благодаря советским поставкам и деятельности наших специалистов экономика страны окрепла и, образно говоря, встала на ноги.

Одновременно нужно сказать и о том, что советская экономика в полной мере ощутила на себе бремя афганской войны. В свое время премьер-министр Николай Иванович Рыжков сформировал группу экономистов, которые совместно со специалистами различных министерств и ведомств, напрямую или опосредованно участвовавшие в 9-летней войне, должны были точно определить, во сколько нам обошелся Афганистан.

Экономисты подсчитывали в буквальном смысле все – обучение афганских студентов в советских вузах, стоимость командировок гражданских специалистов в Афганистан, количество гражданской и военной техники, которая была передана правительству и вооруженным силам этой страны. Были учтены даже все рейсы самолетов «Аэрофлота» в Демократическую Республику Афганистан после победы Апрельской революции. Наиболее впечатляющие цифры были представлены Министерством обороны СССР. Военные специалисты не упустили ничего — начиная от питания военнослужащих Ограниченного контингента советских войск в Афганистане и заканчивая расходом боеприпасов различных видов и их реальной стоимостью.

Н.И. Рыжков не успел довести начатое дело до конца. Политическая ситуация в Советском Союзе стала развиваться таким образом, что премьер-министр оказался в отставке. Материалы, которые собрала сформированная им комиссия, оказались на столе у Э.А. Шеварднадзе. Вероятно, даже неполная статистика оказалась настолько ошеломляющей, что ее не решились обнародовать. Очевидно, в настоящее время никто не в состоянии назвать точную цифру, которая смогла бы охарактеризовать расходы Советского Союза на содержание афганской революции.

Исключение составляет лишь размер гуманитарной помощи, предоставленной нашей страной Афганистану. В период с 1978-го по 1990 г. расходы Советского Союза на подготовку национальных профессиональных кадров для народного хозяйства Афганистана, на помощь в приобретении и использовании ноу-хау, на льготное кредитование и отсрочки по платежам для правительства Афганистана, а также на безвозмездную помощь составили 8048,6 млн инвалютных рублей.

Находясь в Афганистане, советское командование постоянно сталкивалось с тем, что влиятельные полевые командиры оппозиции постоянно занимались грабежами, разбоем, совершали диверсии и убивали мирных жителей. Причем происходило это именно в тех районах, где находились гарнизоны 40-й армии. Таким образом душманы пытались настроить местное население против советских солдат и офицеров. Стремясь оградить мирных жителей от угрозы расправы, а территориальные органы государственной власти от уничтожения, части 40-й армии были вынуждены проводить локальные боевые действия. К сожалению, правительство Афганистана не предпринимало активных усилий для того, чтобы укрепить свои позиции на всей территории страны. Результаты войсковых операций не использовались, поэтому мы были вынуждены возвращаться в одни и те же районы по несколько раз.

Практически ежегодно мы возобновляли боевые действия в Панджшере и прилегавших к нему районах. Неоднократно проводили операции в «зеленой зоне» Чарикара и Джабаль-Уссараджа, в провинции Каписа. Войска 40-й армии постоянно действовали в районе Махмуд-Драки, вытесняя оттуда отряды оппозиции, которые представляли реальную угрозу для Кабула. В Кандагаре, Герате, Хосте и других районах страны советские войска неизменно добивались успеха.

Сегодня по-прежнему активно муссируется вопрос о жертвах, которые понесло мирное население Афганистана за 9 лет войны. Называется цифра, которая на самом деле способна поразить воображение, — 1 млн погибших. Я не думаю, что существуют основательные доказательства для такого утверждения. В истории войн, особенно длительных, нет ни одного случая, когда исследователям удалось подсчитать количество жертв хотя бы с одной, своей стороны. Даже сегодня мы не можем с полной определенностью сказать, скольким нашим военнопленным и пропавшим без вести удалось остаться в живых на территории Афганистана.

Точная статистика погибших афганцев вызывает сомнение уже потому, что в стране многие десятилетия не проводилась перепись населения. Впрочем, если бы она и состоялась, то, в силу наличия на территории Афганистана большого количества кочевников, мы располагали бы лишь относительными данными. Соответственно, невозможно провести и сравнительный анализ уровня народонаселения на сегодняшний день с тем, который существовал 10 лет назад.

Я предполагаю, что численность населения Афганистана в некоторой степени уменьшилась, по крайней мере, по двум объективным причинам. Во-первых, затяжная война резко сократила уровень рождаемости. Во-вторых, значительная часть 3 млн беженцев либо умерли от болезней, ран и издевательств на территории сопредельных с Афганистаном государств, либо отказались вернуться к себе на родину. Кроме того, как профессионал я считаю, что для уничтожения миллиона человек необходимо вести специальные крупномасштабные боевые действия, направленные именно на ликвидацию населения. Для нас это было недопустимо.

За годы войны в Афганистане личный состав 40-й армии приобрел колоссальный боевой опыт. Проверка вооруженных сил на боеспособность не являлась основной целью во время принятия решения о вводе войск, как сейчас это утверждают некоторые исследователи. Министерство обороны СССР имело возможность обучать войска действиям на местности с горно-пустынным рельефом и в сложных климатических условиях на полигонах Туркестанского и Среднеазиатского военных округов. Для этого вовсе не нужно было разворачивать 40-ю армию и вводить ее в Афганистан.

Впрочем, нельзя отрицать и того, что некоторые виды современного вооружения впервые прошли обкатку и были опробованы в боевой обстановке именно на территории Афганистана. Вместе с тем, многие образцы боевой техники и оружия дорабатывались, их приспосабливали к применению в условиях Афганистана.

К сожалению, долгие годы драматические события в Афганистане, а также деятельность 40-й армии не находили должного отражения в отечественных средствах массовой информации. Читателям приходилось довольствоваться коротенькими заметками о проведении нашими подразделениями учебно-боевых действий или занятий. Замалчивание афганской темы привело, на мой взгляд, к тому, что у многих сформировалось неправильное отношение к ветеранам этой войны. А ведь армия сильна не столько имеющимся оружием, сколько любовью своего народа.

Среди нескольких сот тысяч военнослужащих встречались, конечно же, преступники. Так было во всех странах и во все времена. Не стал, к сожалению, исключением и Ограниченный контингент советских войск в Афганистане. Но истинное лицо 40-й армии определяли солдаты и офицеры, которые не на словах знают, что такое мужество, доблесть, воинский долг.

Практически во всех частях и подразделениях 40-й армии царила уникальная атмосфера братства и взаимовыручки. Показателен эпизод, который произошел осенью 1988 г., перед завершением вывода советских войск из Афганистана. Сотни солдат и сержантов, которые должны были уже увольняться в запас, выступили с предложением оставить их еще на несколько месяцев в составе 40-й армии, чтобы не подвергать риску только что прибывших. А ведь они знали, что пуля не выбирает — молодой это солдат или не очень. Погибнуть мог каждый.

Как бы ни менялась оценка деятельности Ограниченного контингента советских войск, мое отношение к тем, кто служил в 40-й армии и воевал в Афганистане, пронизано искренним и глубоким уважением.

История 40-й армии хранит в себе множество примеров мужества и героизма. Более 200 тыс. солдат и офицеров награждены государственными наградами — орденами и медалями. 72 военнослужащим присвоено высокое звание Героя Советского Союза. 25 солдат и офицеров удостоены этого звания посмертно. Это — люди исключительной доблести. Многих из них я знаю лично по совместной службе — ныне покойных Маршала Советского Союза С.Ф. Ахромеева, генерала армии В.И. Варенникова, а также генералов Р.С. Аушева, В.А. Востротина и многих других. Их заслуги перед страной и Вооруженными Силами невозможно переоценить.

Самым скорбным итогом афганской войны является гибель наших солдат и офицеров. С 25 декабря 1979 г. по 15 февраля 1989 г. убито, умерло от ран и болезней 13 833 военнослужащих 40-й армии, в том числе 1979 офицеров и генералов. В ходе боевых действий на территории Афганистана, кроме того, погибло 572 военнослужащих органов государственной безопасности, 28 сотрудников Министерства внутренних дел СССР, а также 190 военных советников, в том числе 145 офицеров. Из-за ранений прекратили свою службу в Вооруженных Силах 172 офицера. Инвалидами стали 6669 «афганцев», в том числе инвалидами 1-й группы — 1479 человек.

В силу сложных климатических условий, способствовавших распространению в войсках Ограниченного контингента инфекционных заболеваний, инфекционным гепатитом было поражено 115 308 человек и брюшным тифом — 31 080 солдат и офицеров. Я тоже не избежал этих болезней и на себе прочувствовал, что это такое.

Во время вывода советских войск из Афганистана я приказал эвакуировать на Родину все обелиски, которые были установлены на местах гибели солдат и офицеров 40-й армии. Этим, в общем-то, и ограничивалось то, что мы могли, находясь в Афганистане, сделать для наших павших в боях товарищей.

Все было не зря…

Девять лет войны, тысячи погибших солдат и офицеров, горе матерей, неисчислимые затраты на содержание афганского населения и развитие экономики этой страны… Неужели все зря? Нет. Как бы это ни было горько, но сегодня мы вынуждены признать: Афганистан для многих, но прежде всего для нас самих, оказался ярчайшим примером того, что силовые методы решения политических проблем бесперспективны. Нынешние и будущие политики, на мой взгляд, постоянно должны помнить о том, что не должно быть разрыва между целью и средствами ее достижения. Только взаимное согласие, только переговоры, только достижение компромисса помогут выйти из тупика. Это единственно верный путь при разрешении любых, на первый взгляд сложных, проблем. В противном случае даже самые благие намерения не станут гарантией от увеличения числа жертв вооруженных конфликтов. Игнорирование афганского опыта урегулирования внутриполитических проблем, например, нынешними лидерами бывших советских республик, привело к тому, что лишь в 1992 г. в результате межнациональных конфликтов погибло более 150 тыс. наших соотечественников. Это в 10 раз больше, чем за все 9 лет афганской войны!

Такой длинный мост…

14 февраля я проснулся как обычно, в половине 6-го. Ночной холод гор еще давал о себе знать, но чувствовалось, что днем уже можно будет ходить без теплой меховой куртки. Настроение было прекрасным.

Почти всю армию мы уже переправили на нашу сторону. В Афганистане остались лишь два разведывательных батальона, которые на двух участках, возле Термеза и Кушки, должны будут завтра пересечь государственную границу.

Последний командный пункт 40-й армии с середины января находился в Ташкургане, на территории одного из мотострелковых полков. Город этот расположен примерно в часе езды от границы, на пересечении трассы Кабул — Мазари-Шариф. Для нас это было удобно прежде всего потому, что по соседству находился аэродром, использовавшийся ВВС армии.

Лет 10 назад, до прихода советских войск, окрестности Ташкургана представляли собой голую и никем не обжитую землю. Сейчас же афганцы по-хозяйски ходили по теперь уже бывшей территории полка и, громко переговариваясь между собой, приценивались к доставшимся им опустевшим казармам.

Из всей оперативной группы штаба армии к тому времени в Афганистане осталось не больше 25 офицеров. В основном это были «первые лица» — начальники служб и родов войск. В 10 утра наша небольшая колонна двинулась в сторону Хайротона — поближе к границе и ожидавшему нас разведывательному батальону. Этот город долгое время был одной из основных наших перевалочных баз — от советского Термеза Хайротон отделял лишь небольшой мост. Войска достаточно хорошо освоили этот район, поэтому нам было где разместиться. Я часто бывал здесь раньше, в том числе и в военном городке дорожно-комендантского батальона, где мы остановились. Еще два месяца назад здесь было шумно, теперь осталось всего 300 солдат.

Составляя точный график вывода армии, мы заранее спланировали, что, переехав с остатками штаба на новое место, почти вплотную к границе, предпоследний день посвятим анализу докладов от всех командиров, в том числе и тех, чьи части уже давно находятся на территории Советского Союза. Мы должны были еще раз проверить и окончательно убедиться, что больше в Афганистане из состава 40-й армии никого нет.

В первой половине дня позвонил генерал-полковник Иван Владимирович Фуженко. На должности командующих войсками военных округов — он Туркестанского, а я Киевского — мы были назначены одновременно в середине января. Однако я с 40-й армией еще находился в Афганистане, а он уже вступил в должность. Я сказал ему, что практически вся работа по выводу войск завершена. Завтра утром последний разведывательный батальон выйдет из Афганистана. Лично я на мосту буду ровно в 10 утра по местному времени.

В тот же день у меня состоялся короткий разговор с Министром обороны маршалом Дмитрием Тимофеевичем Язовым. С первых же слов я понял, что он очень взволнован. Оказалось, что в Министерстве иностранных дел возникла небольшая паника — кто-то из сотрудников совершенно неожиданно обратил внимание на то, что Женевскими соглашениями определен срок вывода советских войск из Афганистана до 15 февраля. Другими словами, если договор выполнять буквально, уже 14-го вся 40-я армия должна находиться на территории Советского Союза. В Москве не на шутку забеспокоились. Наверное, не в одном кабинете судорожно искали решение — как вывернуться из такого достаточно щекотливого положения.

Мы же, анализируя текст соглашений в штабе армии, «споткнулись» на дате вывода еще недели полторы назад. Сразу же провели несколько консультаций, в том числе и с находившимися в Кабуле наблюдателями Организации Объединенных Наций. Руководитель контрольной группы связался со штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке. Видимо, не желая осложнять обстановку, там решили не придавать большого значения подобной мелочи — цифра «15» позволяла нам выйти из Афганистана 15 февраля включительно.

Я подробно рассказал Д.Т. Язову о позиции наблюдателей ООН и добавил, что волноваться уже не из-за чего. Однако чувствовалось, что министр не совсем удовлетворен, и после нашего разговора он обязательно еще раз проверит все по своим каналам.

Затем я доложил ему, что на восточном и западном направлениях вывода войск осталось по одному батальону и по 30 боевых машин пехоты. Язов поинтересовался, как будет осуществляться охрана оставшихся на афганской территории наших частей. По его информации, душманы решили напоследок устроить «варфоломеевскую ночь» и совершить несколько диверсий на складах и базах, которые недавно были переданы под охрану правительственным войскам.

Мы тоже не исключали такого варианта развития событий. Хотя разведку не прекращали вплоть до последнего момента, тем не менее, подобных данных у нас не было. Все-таки решили подстраховаться. Разведывательный батальон был нами оставлен прежде всего потому, что Хайротон входил в зону ответственности этого подразделения. Разведчики отлично знали местность и должны были не допустить в последнюю ночь как раз того, о чем говорил Язов.

В конце разговора он неожиданно спросил: «Почему вы выходите последним, а не первым, как положено командиру?» Я ответил, что решение такое принял сам как командующий армией и считаю, что 5,5 лет моего личного пребывания в Афганистане позволяют мне несколько нарушить армейскую традицию. Язов и не одобрил, и не возразил — промолчал. Впрочем, даже если бы он и запретил, я все равно бы ушел последним.

Через несколько минут позвонил генерал армии Николай Иванович Попов. Он долгое время командовал войсками Туркестанского военного округа. Примерно за полгода до начала вывода армии его назначили главкомом войск Южного направления. Из Баку он прилетел потому, что отвечал за встречу 40-й армии на последнем этапе.

Почти все дела по выводу были уже завершены. Солдаты и офицеры разведывательного батальона, кроме тех, кто стоял на постах, готовились к завтрашнему маршу — проверяли технику, подшивали подворотнички. Многие ходили по пояс раздетые — выстиранная форма висела на спинках кроватей и ждала своего часа. Мне почему-то показалось, что многие разведчики, точно зная, что утром война для них закончится навсегда, наслаждались своим положением последних оставшихся в Афганистане. Будь их воля, они, наверное, согласились бы пожить вот так здесь еще пару дней.

Остаток дня проходил как-то неопределенно и долго. Даже обедать не хотелось — первое есть не стал, на второе была перловая каша и, как всегда, чай.

Хайротон в течение всего времени нашего пребывания в Афганистане был одной из крупнейших перевалочных баз. Все 9 лет войны сюда без перерыва шли вагоны с военной и гражданской техникой, продовольствием и медикаментами. Мне ни разу раньше не приходилось бывать на таких базах. Напоследок захотелось посмотреть — что же и как там хранится. Мы договорились с ее начальником — местным афганцем — о небольшой экскурсии.

Склады в Хайротоне занимали огромную площадь — недели не хватит на то, чтобы все осмотреть. Сама база была поделена на два сектора — гражданский и военный. Чего там только не было! Помню, нас подвели к крытому вагону. Сопровождавший нас афганец на отличном русском языке сказал, что пломбу на этом вагоне он вскрыл лишь несколько дней назад. Оказалось, что с 1979 г. в нем хранились кондитерские изделия. Все это время леденцы, до которых ни у кого не дошли руки, таяли по соседству с Термезом — в нескольких километрах от полюса тепла. Рядом хранились непонятно для чего отправленные в Афганистан тракторы, садовые тележки, шифер, цемент, сахар, мука. Не десятки, а сотни тысяч тонн того, в чем наша страна сама испытывала недостаток.

Афганец был распорядительным мужичком. Он искренне сожалел, что мы уходим. Через день-другой основная дорога на Кабул окажется закрытой. Дескать, и при нас им было тяжело отсюда что-то вывезти — вон сколько осталось. Теперь же все будет растащено: охрана базы передается правительственным войскам Афганистана. А как они «охраняют», он прекрасно знал. И мы тоже.

После возвращения в расположение батальона я приказал построить всех свободных от службы солдат и офицеров. Мне хотелось посмотреть, как они готовы к завтрашнему дню. Батальон должен был начать движение по моей команде в половине десятого утра. От нашего последнего места расположения до границы — не больше километра. Они должны были пройти этот участок, пересечь мост, выйти на большой плац в Термезе, построиться там и ждать меня.

Я на бронетранспортере — командно-штабной машине, оборудованной специальными средствами связи, должен был переходить границу самым последним. Позже, когда закончилось построение, я попросил тщательнейшим образом проверить этот бронетранспортер, чтобы, не дай Бог, он неожиданно не заглох на мосту.

Подоспел ужин. Под треск небольшого транзистора посидели перед тарелками с жареным хеком, подумали-погоревали. На душе стало как-то пусто. Во всяком случае, у меня. Схлынула приподнятость последних дней. Впереди была полная неизвестность, а позади — пустота, какой-то провал.

На территории полка стояло несколько сборно-щитовых домиков, обычных казарм. В одном из них, отведенном для командующего, я и провел свою последнюю ночь в Афганистане. Не спалось. Я не хотел думать о том, что пришлось здесь увидеть и пережить. Но независимо от желания одно за другим в памяти всплывали лица. Много лиц. И выживших, и тех, кто погиб в этой стране.

В последние недели я все чаще размышлял о своем будущем. И чем ближе было окончание войны, тем более отчетливо возникала необходимость как-то налаживать свою теперь уже мирную жизнь. Бесконечно долго жить без сыновей я не мог — парни должны иметь рядом отца. Но я прекрасно знал, что командующий войсками округа постоянно находится на службе. Младший же, Андрей, должен был пойти тогда во второй класс.

Моя мирная жизнь могла стать полной лишь в том случае, если бы рядом находился близкий и любимый человек. Я счастлив, что в лице Фаины обрел такого человека. Она очень красивая и умная женщина, с доброй душой и чувством любви и заботы о детях, родных и друзьях. Могу сказать и о том, что однажды, уже после войны, Фаина спасла мне жизнь.

Примерно в 4 утра я все-таки задремал, хотя сном это назвать было нельзя. Я всегда вожу с собой будильник, но на этот раз проснулся раньше, чем он зазвенел. Не проснуться в этот день было нельзя. В батальоне, видимо, спали так же, как и я. Около 5 утра уже начали прогревать двигатели, ходить, шуметь, смеяться. Кто-то затянул песню.

Последние посты охранения сняли еще до завтрака. Кто-то тогда пошутил: «Что ж, теперь придется обходиться без защиты с южной стороны».

В начале 9-го я позвал адъютанта, чтобы он со всех сторон осмотрел меня в форме. Он долго смотрел оценивающим взглядом и, в конце концов, кивнул головой — нормально.

В это время батальон уже был готов к движению. Боевые машины пехоты стояли ровно друг за другом, находившимся рядом солдатам оставалось только запрыгнуть на них. Я приказал построить батальон. Зная о том, что нам уже не придется встретиться, я поблагодарил их за все и сказал, что в этот особенный день разведбат 201-й дивизии войдет в историю как последнее подразделение советских войск, покинувшее территорию Афганистана. Тогда я еще не предполагал, что через четыре года этой дивизии снова придется выдерживать колоссальную нагрузку, но на этот раз уже на территории Таджикистана.

Мы еще раз уточнили порядок и скорость движения, особенно по мосту. На советском берегу, в Термезе, нас встречало очень много людей, среди которых были и родственники погибших солдат и офицеров. Некоторые из них, получив извещения и даже похоронив своих близких, все равно надеялись: вдруг он живой, вдруг сейчас выйдет? Чтобы никто случайно не пострадал, я приказал двигаться по мосту с минимальной скоростью.

Батальон занял свои места на технике, а я прошел пешком вдоль всего строя. Мой бронетранспортер стоял в начале колонны. Я смотрел на него с еле сдерживаемой радостью. Огромный груз с плеч был уже свален. Мне никому не нужно было звонить. Даже если бы захотел — все равно нет связи. Ни ЗАСа, ни ВЧ — ничего. В моем распоряжении здесь, в Афганистане, вместо множества телефонных аппаратов осталась лишь одна трубка радиосвязи на БТР. И батальон всего один…

Поднявшись на БТР и наблюдая за последними приготовлениями к маршу, я подумал, что такой армии, как 40-я, уже никогда не будет. Такой уникальной. Не только с точки зрения специфики выполняемых задач. Таких людей уже не собрать. И я оказался прав.

По мере вывода части 40-й армии разъезжались по всей территории Советского Союза. Они уезжали туда, откуда пришли в Афганистан. С одной стороны, это был закономерный итог. С другой — мы постоянно, особенно в последнее время, когда о нас говорили чрезвычайно много, обращались с просьбой сохранить название армии. Почему не принято решение о награждении армии? В душе еще надеялся, что, может быть, именно в этот день, 15 февраля, будет объявлено о том, что, скажем, в связи с завершением вывода армия награждается орденом. Ближе к завершению войны мы несколько раз в телефонных разговорах подсказывали руководству, что не наградить 40-ю армию, например, орденом Красного Знамени было бы несправедливо. Чувствуя, что дело не движется, подготовили несколько писем на имя Министра обороны и Президента СССР. Как оказалось, напрасно.

40-я армия была необычной. В нее входили четыре дивизии — три мотострелковые и воздушно-десантная — и несколько отдельных частей. За всю историю наших Вооруженных Сил не было такой армии, которая располагала бы собственными военно-воздушными силами. Особую мощь придавало большое количество батальонов специального назначения — их было восемь. И это наряду с десантниками и разведчиками — самыми подготовленными подразделениями. Кроме того, армия была внушительной и по численности личного состава – максимальное число доходило до 120 тыс. солдат и офицеров. В начале 1988 г. уже начался вывод некоторых подразделений, и на момент подписания Женевских соглашений в Афганистане находилось около 100 тыс. человек.

В последние минуты перед началом движения я пытался представить себе картину встречи последних батальонов. Как она будет организована? То, что произойдет в Термезе через час-другой, я примерно знал. Руководители района все время были на высоте – они несли на себе основную тяжесть организации встречи выводимых частей на протяжении нескольких месяцев. Почти год через границу ежедневно проходили колонны. Солдатам нужно было не только улыбаться, а размещать и кормить их.

Хорошо, в Термезе все закончится. А дальше? Я не мог даже предположить, что после 9-летнего пребывания 40-й армии в Афганистане нас так никто из руководства страны и Министерства обороны и не встретит. Если ни у кого из руководителей не нашлось времени (а скорее всего, желания), чтобы приехать в Термез, ничто не мешало через полторы-две недели пригласить в Москву на какой-нибудь скромный прием хотя бы тех, кто командовал частями 40-й армии в течение 9 лет. Причем устроить его должно было не Министерство обороны, поскольку решение о вводе войск принимали не военные. С одной стороны, я до сих пор помню, как нас обнимали, и бросали под гусеницы машин цветы, поздравляли и целовали. С другой — ни один начальник в Москве даже не задумался о том, чтобы как следует организовать встречу 40-й армии. Ведь не мы же должны были себя поздравлять. Попытка не заметить выхода 40-й армии из Афганистана стала очередной бестактностью тех, кто работал в Кремле. Мне кажется, что ошибки своих предшественников Горбачев и его сподвижники походя, как бы между прочим, пытались свалить и на нас. Дескать, не стоит встречать тех, кто выжил в Афганистане, — это не та война, о которой нужно помнить. А ведь Москва напрямую держала связь с 40-й армией и руководила ее деятельностью. Наверное, из огромного аппарата Правительства страны или Министерства обороны можно было хоть кого-то отправить встречать нас в Термез, все-таки не каждый день мы завершаем вывод войск из Афганистана.

Мне доложили о том, что к маршу готовы все. Я мельком взглянул на часы и дал команду: «Заводи!» Ребята постарались: с места разведчики тронулись все как один, что бывает крайне редко. Вся колонна прошла мимо меня. Уже тогда у многих на глазах были слезы. Не от ветра, естественно.

Я уже говорил о том, что вывод войск проходил по двум направлениям и большинство моих заместителей были вместе с подразделениями. Кто-то уехал раньше, кто-то — в последний день. На основном направлении находился член военного совета армии — начальник политуправления генерал Александр Захаров. Он ехал на первой машине последней колонны.

Я немного подождал, и ровно в 9:45 колеса моего БТР начали отсчитывать последние сотни метров по афганской земле. Подъехал к мосту. На небольшом повороте в окопчике сидели наши пограничники. На ходу я им махнул рукой и крикнул: «Счастливо! Будьте бдительнее, потому что нас в Афганистане больше нет».

На мосту не было ни души — он был совершенно пуст. Только впереди видно множество людей. Когда мы проехали середину моста и пересекли линию, обозначавшую государственную границу, увидел стоявших, по-моему, самыми первыми Михаила Лещинского и Бориса Романенко, специального корреспондента и оператора Центрального телевидения. Не доезжая до них метров 70, я остановил бронетранспортер, спрыгнул с него и пошел пешком.

Примерно за неделю до этого на моем командном пункте в Ташкургане побывала группа, которую возглавлял в то время первый секретарь ЦК ВЛКСМ Виктор Мироненко. Прилетели главный редактор «Комсомольской правды» Александр Фронин с журналистами, Саша Розенбаум, Иосиф Кобзон. Это был последний «культурный набег» из Союза.

Кстати, последний приезд Иосифа Кобзона в Афганистан был девятым по счету. Впервые в частях Ограниченного контингента он побывал в апреле 1980 г. Я бесконечно люблю этого человека. Не перестаю удивляться его искренней заботе о друзьях и просто знакомых людях. Иосиф — удивительный, совершенно уникальный во многих отношениях человек. В тяжелые минуты я всегда чувствую его поддержку. Вместе с ним в 40-ю армию прилетали многие эстрадные исполнители. У нас побывали Валерий Леонтьев, Владимир Винокур, Лев Лещенко, Эдита Пьеха. Я благодарен этим людям за настоящее искусство, которое они дарили солдатам и офицерам Ограниченного контингента.

Я где-то неосторожно обмолвился, что после перехода границы повернусь в сторону Афганистана, посмотрю на этот мост и скажу все. Но только не вслух, а молча, про себя, чтобы никто об этом не знал. И вот теперь Фронин допытывался: «Ну, хоть примерно… Я не сейчас, потом об этом напишу… Но что Вы скажете?» Я же не мог ему ответить, что я по-русски емко помяну тех, кто отправил в Афганистан армию. Это — во-первых. А во-вторых, я просто хотел вспомнить тех, кто не дожил и не дошел до этого дня, извиниться перед их матерями.

До того как мы поравнялись с Михаилом Лещинским, я приостановился и, сдержав свое слово, негромко, но ясно сказал несколько фраз. На бумагу они не ложатся.

Потом с Лещинским. Первый вопрос: «Что вы испытываете?» Конечно, радость и облегчение от того, что все завершено. И еще я ему сказал, что всем нашим солдатам и офицерам, которые прошли этот ад, нужно ставить памятники. И что за моей спиной не осталось ни одного военнослужащего 40-й армии.

Я далеко не сентиментальный человек, но говорить было трудно. Перехватило горло, еще немного — и навернулись бы слезы.

Когда мы с ним закончили разговор, я повернулся и пошел в сторону встречавших, увидел выбежавшего Максима. Он повис на мне, и я действительно не выдержал. Боря Романенко позже заметил, что я очень долго держал сына за плечи. Я просто ждал, чтобы нахлынувшая волна чувств прошла.

После этого я снова поднялся на бронетранспортер и метров 800 проехал до того места, где уже построился только что выведенный батальон. Людей было очень много. Я доложил генералу армии Попову, что вывод войск из Афганистана полностью завершен. Все присутствовавшие были рады и особенно хорошо восприняли именно эту фразу. Мы поднялись на трибуну. Примерно полчаса продолжался митинг. Обычно в такие моменты не запоминаешь, кто о чем говорил, но все говорили о хорошем.

После митинга я спустился вместе с офицерами с трибуны и еще раз оказался в окружении корреспондентов. В основном, зарубежных. Наших почти не было — они или не прорвались туда, или им уже все было ясно.

Вместе с Поповым мы сели в ожидавшую «Волгу», и нас повезли в какое-то кафе. Там уже были накрыты столы. Меня до сих пор не покидает ощущение, что все происходило как-то скомкано. Местные власти отнеслись к нам очень хорошо, все было сделано на высочайшем уровне. Но, честно говоря, хотелось, чтобы праздник в полной мере ощутили и солдаты разведывательного батальона. Я надеялся, что их встретят так же, как и первые колонны в мае 1988-го. Тогда прямо на плацу, где только что закончился митинг, были расставлены огромные столы, которые, как мне рассказывали, ломились от угощений. Не было только спиртного — в то время все выполняли указ.

Насколько я понял, нас привезли в столовую обкома партии — там был телефон ВЧ. По этому аппарату я позвонил Дмитрию Язову и доложил, что задача выполнена, все вышли, и потерь нет. Он без особой радости и теплоты поздравил, поблагодарил и повесил трубку.

После этого на душе стало пусто.

Небольшой прием прошел очень сдержанно. Не хотелось вообще ничего. Первый тост был за 40-ю армию. Второй – за командующего. И третий тост — святой афганский — за тех, кто там погиб. Как-то очень скоро начали расходиться. Я со всеми попрощался. Не хотел, чтобы со мной кто-то ехал.

Следующий день начался с того, что я проспал. Хотя за все время службы в Афганистане просыпался в одно и то же время — ровно в половине 6-го. На меня сразу навалилось немое спокойствие мирной жизни. Схватил было трубку городского телефона — кому звонить? По каким номерам? Мы с сыном быстренько умылись, собрали вещи — чемодан, спортивную сумку и две коробки, в одной лежала видеокамера, купленная незадолго до вывода, в другой — подаренная афганцами дыня, а зимой в Киеве это просто роскошь, — и поехали из домика, где мы с ним ночевали, в гостиницу.

Я по-прежнему оставался командующим армией. Теперь, правда, уже выведенной из Афганистана. У нас было заведено: каждый день, независимо от происходящих событий, мы оценивали боевую обстановку и уточняли задачи подразделениям. Так и пошло. После завтрака вместе с офицерами управления армии мы уточнили график отправки частей. Кто-то должен был ехать железной дорогой, кто-то уже находился в пути, одни грузились, другие только готовились…

Пришлось активно отбиваться от репортеров. В день выхода из Афганистана я им, конечно же, ни в чем не мог отказать. Теперь же нужно было более детально заниматься армией. После короткого совещания я вышел из военной гостиницы и увидел журналистов возле контрольно-пропускного пункта. Они меня тоже заметили. Мне не хотелось отвлекаться от дел и повторять то, что уже было сказано на пресс-конференции в Кабуле и вчера на мосту. Я попросил одного из офицеров передать журналистам, что до прилета в Киев мне не хотелось бы устраивать какие-то встречи.

18 февраля я уже как командующий войсками Киевского военного округа после небольшой остановки в Ташкенте, улетел к новому месту службы. Тогда я еще не мог предположить, что жизнь в своей родной стране, которая нам снилась короткими и тревожными ночами, будет ничуть не легче, чем в Афганистане, на войне…